МАРШАЛ РЫБАЛКО

            Душанбе, 4 января. (НИАТ «Ховар», Олег Соболев). — Каждый бывший фронтовик, участник Великой Отечественной войны, пожалуй, чаще всего вспоминает таких военачальников, как маршалы Жуков и Рокоссовский. У меня это так. Но вслед за этими славными именами в моей памяти, почему-то возникает имя маршала бронетанковых войск Павла Семёновича Рыбалко.            Вживую я его видел всего 2 раза, запомнил на всю жизнь. Но всё по порядку. Когда были разгромлены блокирующие Ленинград войска немецко-фашистской группы армий «Север», я с Ленинградского фронта пошёл «гулять» по другим фронтам, таким, как третий белорусский и первый украинский.            Был в пехоте артиллерии, а после ранения и контузии, выписавшись из эвако-госпиталя, попал в 183 отдельный истребительный противотанковый дивизион резерва Главного командования. Слово «резерв», однако, вовсе не означает, что эта часть постоянно находилась где-то в резерве. Наоборот, 183-й ОИПТД постоянно оказывался на тех участках, где создавалась угроза фронту, где прорывались немецкие танки, бронетранспортёры или где намечался удар наших войск.            Поэтому с этой частью, в качестве радиста командира дивизиона, я побывал в Финляндии, Белоруссии, Эстонии, Польши и, наконец, — в Германии. В Германии наши войска окружали Берлин, дивизион оказался в южном потоке войск, где действовала и 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко. Об этом мы быстро узнали по «фронтовому телефону».            Помню, дивизион расположился в одном из южных предместий Берлина. Шла обычная стрельба из всех видов орудий, миномётов, пулемётов, местами трещали автоматы. В небольшом домике, где расположились радисты, вдруг появился командир дивизиона Радченко и бодро сказал: «Ну что, завтра — послезавтра ломанём на Берлин, вместе с танками Рыбалко».            Слова, кажется, простые, а потрясали душу до основания. И вот, проходят 2 дня — приказ: часть войск от Берлина поворачиваются на юг, для молниеносного удара на Прагу. Там вполне уцелевшая крупная группировка гитлеровского генерала Шернера, угрожала ударом по столице Чехословакии.            Затем эта группа должна была уйти на запад и сдаться американцам. Поток наших войск двигался без остановок. Третья танковая армия Рыбалко, словно соревнуясь с пятой армией генерала Лелюшенко, с ходу преодолевала трудности дороги, а вместе с ней двигался и наш дивизион.            В Прагу обе армии ворвались одновременно. Подоспели и стрелковые войска 5-ой армии. Сопротивления отдельных очагов гитлеровцев было быстро подавлено, в чём советским воинам помогли восставшие рабочие Праги.            Отход группировки Шернера был закрыт, и убежать ей на запад не удалось. Кстати сказать, в одной из колонн бегущих немцев, советские разведчики выявили машину генерала предателя Власова, который сдался в плен немцам ещё 1942 году под Ленинградом, когда там намечался прорыв Ленинградской блокады, окончившийся тогда неудачно. Прага была освобождена в дни, когда уже гремели салюты в честь Победы советского народа в Великой Отечественной войне.            Быстро пролетели 2 летних месяца отдыха, которые наш дивизион провёл в чешской деревне Червеневец, что в 72-х километрах от Праги. Затем он был переброшен в Венгрию и там расформирован. Вспоминая о днях Чехословакии должен сказать, что чехи относились тогда к советским воинам, как к самым родным и близким людям.            В Венгрии я стал вычислителем 414 гаубичного артиллеристского полка, но не надолго. Из Австрии туда приехал майор, который стал отбирать грамотных сержантов для работы в штабе 3-й гвардейской танковой армии.Для меня, человека всю войну находившегося на переднем крае, штабная обстановка оказалась крайне не привычной, но работа в отделе укомплектования в должности заведующего секретным делопроизводством, быстро приучила меня к нормам штабного поведения.            Как вести секретные документы, меня быстро научили коллеги, которые собирались демобилизоваться. Штаб 3-й гвардейской танковой армии находился в городе Голлабрунн, не очень далеко от Вены. И вот однажды я стал свидетелем того, как офицерский корпус встречает командующего армией Рыбалко, который совсем недавно стал маршалом бронетанковых войск.            Через окно 4 этажа я смотрел вниз, как на каменной брусчатке выстроилось офицерское каре. Всё происходило как в глубоком колодце, потому что возвышались каменные дома. И вот раздаётся громоподобный голос заместителя начальника штаба армии полковника Ерёменко: «Товарищи офицеры!» и строй замер.            Из подъезда вышел маршал, и полковник Ерёменко, чеканя шаг, направился к нему и отрапортовал, что офицерский корпус штаба армии построен. Сейчас перечитывая эти строчки, я думаю: «Ну и что, ведь ничего особенного». А тогда я трепетал у окна, потому что само появление маршала Рыбалко и торжественные ноты в голосе, рапортовавшего ему полковника потрясали воображение.            Маршал остановился перед строем, поздоровался, и в ответ, как пушечный салют, прозвучало: «Здравия желаем, товарищ маршал бронетанковых войск!». Что и как происходило дальше, мне неизвестно, штабные сержанты к офицерским делам не допускались. Однако разговоры о славном маршале возникали сами собой.            И вот такой рассказ очевидца. Маршал Рыбалко проводил строевой смотр в одной из танковой дивизий своей армии. Что это значило в армии, знал каждый, потому что о строгости и справедливости командарма ходили легенды.            Все знали, что во время боёв, когда ставились сложнейшие боевые задачи, Рыбалко лично объезжал фронт, чтобы убедиться в выполнении поставленных задач. И если, какой-нибудь полковник, командир части докладывал, что боевая задача выполнена не полностью, то для науки он мог получить от командарма пару хороших ударов палкой по спине. И вот идёт смотр.            Техника вся блещет и маршал знает, что придраться к её состоянию нельзя. Он подходит к отдельно стоящему строю офицеров, по-доброму говорит с боевыми друзьями, спрашивает о нуждах, даёт распоряжения по некоторым вопросам. У офицеров всё в порядке и маршал переходит к строю солдат и сержантов.            Здесь тоже всё в порядке, но вот один сержант говорит: «Товарищ маршал, разрешите вопрос». Рыбалко останавливается, сержант, сделав шаг вперёд, докладывает о том, что командир батареи увидел у него на руке золотые дамские часики, и под тем предлогом, что солдатам такие часы носить не положено, изъял их. «Прав ли командир?», — спросил сержант.            Рыбалко смотрит на командира дивизии, на других старших офицеров, его сопровождающих, и те понимают, кого хочет видеть командарм. Через минуту перед маршалом вытягивается старший лейтенант, тут происходит следующая беседа:           — Часы брал?           — Так точно, брал.          — Вернуть.          — Не могу, товарищ маршал, я их отправил в посылке жене.            Этими словами офицер, наверное, спас свою шкуру, потому что врать в армии Рыбалко никто не имел право. Какая бы она не была, требовалась докладывать правду, это знали все. Рыбалко тихо ругнулся, а потом приказал: «Возьмёшь отпуск за свой счёт, слетаешь домой на одни сутки, попросишь прощения у жены, отнимая у неё ворованный подарок, приедешь в часть, вручишь часы сержанту, у которого их взял. По исполнении явишься в штаб армии для доклада».            Через несколько дней доклад состоялся. Офицер полностью выполнил всё, что велел ему маршал. Какими судьбами он получал пропуска через границу, устраивался на самолёты — это осталось его тайной, но было известно, что такие операции в то время были очень затруднены.             Маршал выслушал старшего лейтенанта, обозвал его дураком и добавил, что служить он будет в другой дивизии, а на свою батарею не вернётся. Об этом случае знала вся армия, и говорили, что офицеру повезло, поскольку маршал мог просто отдать его под суд за мародёрство. А значит — прощайте погоны и ордена, сломана вся жизнь, перечёркнуты боевые заслуги.             В конце 1946 года Павел Семёнович Рыбалко распрощался со своей любимой армией, он уехал в Москву, получив назначение на должность командующего бронетанковыми и механизированными войсками Союза. Он был выдвинут в кандидаты в депутаты Верховного Совета СССР, и вскоре состоялась его встреча с избирателями — воинами 3-й гвардейской танковой армии. Её штаб тогда уже находился в городе Лукенвальде, что в 60-ти километрах южнее Берлина.             В огромном зале дома офицеров было не протолкнуться. Я постарался занять место поближе к сцене, где стоял стол, укрытый красным бархатом и сбоку трибуна, когда на сцене появился маршал, зал, стоя не меньше получаса, аплодисментами и криками «Слава!» приветствовал его. От голубого маршальского мундира, подпоясанного широким золотым поясом, как говорится, ломило глаза.            От плеч до самого пояса всё место занимали правительственные награды. Вверху — 2 золотые звезды Героя Советского Союза, дальше — ордена Ленина, боевого Красного Знамени, великих русских полководцев Суворова и Кутузова, а всего, как мне потом сказал один старшина из отдела кадров, только орденов маршал имел 21. Речь Павла Семёновича Рыбалко, как кандидата в депутаты была простой, доступной и смысл её сводился к тому, что народ-победитель сумеет быстро залечить раны войны, построить новую счастливую жизнь, и никогда не допустит нового пожара мировой войны.            Депутатом Верховного Совета и командующим БТ и МВ СССР Павел Семёнович Рыбалко работал не долго. С чувством большого горя мы в 3-й танковой армии узнали, что он умер в 1948 году и похоронен на Новодевичьем кладбище, в Москве. Ему было всего 54 года, видимо напряжение всех сил, отданных армии сказалось, он умер от тяжёлой болезни.