П. УСМАНОВ: «ВСЁ ЭТО БЫЛО СЕКРЕТНЫМ, А СЕЙЧАС ОБ ЭТОМ МОЖНО ПИСАТЬ В ОТКРЫТОЙ ПЕЧАТИ»

                   Душанбе, 11 декабря. (НИАТ «Ховар», Олег Соболев). — В Таджикистане есть не мало семей, из которых вышли видные учёные-доктора наук, профессора. Есть и такие, что дали своей стране действительных членов и членов-корреспондентов Академии наук. Первой такой парой стали братья Зафар и Пулат Усмановы, когда в 1985 году Пулат был избран членом-корреспондентом Академии наук Таджикистана, по специальности генетика, Зафар к тому времени уже ряд лет был академиком, по специальности математика.              Несколько позже появились тандемы братьев Акбара и Музаффара Максумовых, а также братьев Хуршеда и Джамшеда Каримовых. Тут я должен сказать о несколько странноватой традиции, которая почему-то сложилась в академии. Суть в том, что руководство главного штаба науки республики было убеждено в невозможности существования сразу 2 братьев-академиков.              Возможно, по отношению к другим таким парам, всё выглядело нормально. А Пулата Усманова значимость его работ просто явно тянула на академика. И тогда наперекор, сложившемуся мнению было выделено место академика по специальности генетика, и кандидатура Пулата в 1997 году получила безоговорочную поддержку на общих собраниях Отделения биологических и медицинских наук и Общем собрании Академии наук Таджикистана.             Таким образом, появился беспрецедентный случай существования 2 академиков, являющихся братьями. С Пулатом Усмановым я пошёл знакомиться, когда узнал, что где-то в районе кинотеатра «8 марта» открылась новая лаборатория института физиологии и биофизики растений Академии наук Таджикистана. Информацию об этой лаборатории я опубликовал, но чувство неудовлетворённости этой работы оставалось.            Дело в том, что исполняющий обязанности заведующего лабораторией Пулат Усманов, с виду очень интеллигентный и красивый молодой человек, оказался скуп на слова. И я не очень понял, для чего нужна эта лаборатория. Потом прошли многие годы, прежде, чем мы соприкоснулись вновь.            Как-то я проходил мимо здания министерства сельского хозяйства и встретился с академиком Бобо Сангиновым.            — Вы тоже сюда? — указывая на вход в министерство, спросил он.            — Нет, а что тут происходит?           — Ну, как же, юбилей селекционера Бурнашева.           В небольшом зале уже начинался банкет. За одним из столов поднялся и стал говорить тамада. Отлично поставленный голос, яркие цветастые фразы, слегка окрашенная юмором речь привлекли моё внимание, я взглянул на говорящего и узнал в нём Пулата Усманова.            Вот, чёрт возьми, красноречья в нём хоть отбавляй, а когда был завлабом, из него слова нельзя было вытянуть. Эта встреча как бы подтолкнула меня к тому, чтобы восполнить пробел в общении с этим учёным.Я взялся за библиографию и увидел огромный список научных тем и проблем, по которым Пулат Джураевич выступал на многих всесоюзных и международных конференциях и конгрессах, совещаниях и симпозиумах.            За его плечами уже были блестящие защиты кандидатской и докторской диссертаций. Первую он защитил на тему «Влияние температуры на восстановление хромосом, повреждённых гамма-лучами». Докторская — на тему «Генотипическая изменчивость признаков фотосинтетического аппарата высших растений».            В 1990 году он был утверждён в учёном звании профессора по генетике и селекции. Круг научных интересов Пулата Джураевича расширился настолько, что настало время менять и название института физиологии и биофизики растений. Теперь он стал называться институтом физиологии растений и генетики.            У профессора появилась своя школа генетиков. Он был участником исследований по радиобиологии, генетике и ряду других направлений своей науки в научных центрах Германии, Австрии, Норвегии и некоторых других стран. Его труды получили большой резонанс и вовсесоюзном масштабе.            В 1975 году он стал членом рабочей группы по разработке координационного плана совместных научно-исследовательских работ институтов АН СССР и ВАСХНИЛ по направлению «Применение новейших физико-технических методов и средств для нужд сельского хозяйства». С 1975 по 1983 год он был членом Секции радиационной генетики Научного совета АН СССР по проблемам радиобиологии. Он 6 лет подряд являлся членом Научного совета АН СССР «Космическая биология и физиология».           Тут я должен вспомнить эпизод, произошедший в кабинете вице-президента Академии наук Таджикистана П. Соложенкина. Зная о моём интересе к важным научным новостям, Пётр Михайлович вынул из шкафа несколько крупноформатных книг и сказал: «Всё это было секретным, а сейчас об этом можно писать в открытой печати». И он отдал мне эти книги.           В одной из них я натолкнулся на отчёт о работах группы учёных под руководством Пулата Усманова с растением-индикатором под названием арабидоптисис. Это чувствительное растение, которое показывает изменения окружающей среды, П. Усманов посылал в космос, и оно помогло установлению оптимальных условий жизни космонавтов, в космических кораблях. Пулат Усманов избирался членом Секции генетических аспектов проблемы «Человек и биосфера» при Государственном комитете СССР по науке и технике, членом Центрального совета Всесоюзного общества генетиков и селекционеров им. Н. Вавилова, а также целого ряда других авторитетных научных организаций.            Однажды, при встрече с Пулатом Джураевичем в Академии наук, я высказал своё восхищение талантом тамады, который был им проявлен на юбилее Бурнашева. Мы посмеялись, потом разговорились. Я предложил ему подумать о возможности публикации в общей печати сообщение о некоторых его научных достижениях. Он согласился.            И с этого времени наши встречи стали довольно частыми. По моей просьбе, а то и без всякого приглашения он приходил ко мне в кабинет в редакции агентства «Ховар» и мы час или два беседовали, о чём нам хотелось. Это были интересные разговоры и о науке и об учёных и о жизни вообще.           Однажды Пулат поинтересовался моим детством и юностью. Я сказал, это были самые светлые годы. Мы жили втроём, папа — слесарь, мама — медсестра, я — школьник, который до 6 класса не хотел учиться.           Потом посерьёзнел и к 9 классу стал почти отличником. Был я мальчик спортивный, занимался лыжами, гимнастикой, боксом, лёгкой атлетикой. В 14 лет установил рекорд Ленинграда по прыжкам в длину.           В 17 лет я уже был на фронте и принял первый бой под Стрельной в составе истребительного батальона войск НКВД. Потом была Ленинградская блокада…          В начале 2002 года визиты ко мне Пулата вдруг прекратились. Как-то встретившись с его братом Зафаром, я спросил, в чём дело, куда делся Пулат. И вот что он мне рассказал: «В июне 2002 года Пулат улетел в командировку в Москву. Собирался вернуться довольно скоро с тем, чтобы быть при маме, когда настанет моя очередь отправиться в дорогу. Не дождавшись его возвращения, я тоже отправился в Москву и там застал его за ремонтом в квартире своего старшего сына Рустама. Пулат чувствовал себя неважно, хотя и не подавал виду. Оказывается, он уже тогда сообщал своей жене Ольге Владимировне о том, что у него появилась отёчность ног, ему трудно становится одевать обувь. Судя по всему, он чувствовал приближение развязки, поскольку поведал своей супруге, что, как ему кажется, он не проживёт больше нашего отца. Конечно, Пулата можно было спасти. Его организм не был в безнадёжном состоянии. Ольга просила его пройти обследование в клиниках Москвы. Для этого были все возможности.  Для друзей и коллег Пулата организовать такое обследование не представляло труда. Ещё в апреле того года мы вместе ходили на приём к академику Негмату Усманову, чтобы распознать угрозы нашему здоровью. Как выяснилось, Пулату в скором времени предстояла операция. Пулат не подал вида, что это его как-то обеспокоило. Однако он уже тогда, по-видимому, устал бороться за своё здоровье. Из Москвы наши пути разошлись. Пулат отправился в Каховку навестить свою единственную внучку Наталку от его второго сына Тимура. Я поехал в город Волжский. Там меня и застало грустное известие о его кончине».               Я хорошо понимаю то горе, которое испытывал Зафар от потери брата. Ведь несмотря на постоянное соперничество в спорте и науке, они были очень близки душевно — умные, любознательные, активные, способные браться за решение задач, которые другим были просто не доступны. Они знали друг о друге всё, понимали движение души и то откуда берутся те или иные поступки.             Мне бы очень хотелось рассказать о важнейших достижениях Пулата и математика Зафара. Однако их науки мало доступны для популярного изложения. Каждая ситуация, каждое положение в этих науках обозначаются массой специальных терминов, не доступных для понимания общим читателем. Поэтому приходиться, как говорят плавать по поверхности.             Пулату Усманову довелось работать в славной когорте генетиков, которые взялись за эту науку после такой напасти, как «лысенковщина». Президент ВАСХНИЛ Трофим Денисович Лысенко приложил все силы, чтобы доказать, что генетика это буржуазная лженаука и ему удалось убедить в этом Сталина. Результат — в Советском Союзе генетика начала развиваться после смерти Лысенко и значительно позже, чем в других странах.            Развивали её такие люди, Пулат Усманов. К математику Зафару я стал обращаться, когда он возглавил Вычислительный центр института математики. Он охотно рассказывал о возможностях вычислительной техники, о разных марках машин, которым предсказывал большое будущее. Теперь, когда на столах у нас стоят компьютеры, приходится только удивляться, насколько прав он был в своих предсказаниях.