МОЛОДОЙ ФИЛОЛОГ ЛИДИЯ ВЕРБИНА: «Я ЕДУ В ТАДЖИКАБАД»

           Душанбе, 23 января. (НИАТ «Ховар», Олег Соболев). — Купив билет на авиарейс Душанбе-Джиргаталь, я ещё не отошёл от кассы, как к ней подбежали 2 девушки, одетые в белые кофточки и удлинённые серые юбки. Одна из девушек спросила кассира, как улететь в Таджикабад. «Вот даёт, — подумал я, — с виду москвичка, а летит в самый глухой район Таджикистана». Как корреспонденту молодёжной газеты мне это стало интересно, и я спросил, зачем ей туда лететь. В завязавшейся беседе выяснилось, что девушки окончили в России вуз и по распределению прибыли в Таджикистан, учить детей русскому языку и литературе. Одна из них заявила, что будет работать только в городе, а другая объяснила, что хочет в самую глубинку.           Это было необычно, — девушка-романтик, да ещё такая симпатичная, ей бы выйти за трудолюбивого мужа и нарожать ему кучу детей. Так подумалось, потому что была она очень женственна и нежна лицом, а о привлекательности фигуры и говорить нечего. Не тратя время попусту, я предложил девушке, которая назвалась Лидией Семёновной Вербиной, стать нештатным корреспондентом газеты «Комсомолец Таджикистана» и писать на моё имя всё о своих впечатлениях, как начинающего педагога сельской школы.          Она согласилась. Письма, которые поступали из Таджикабада, сразу заинтересовали. Замечательный, красочный русский язык, неравнодушное отношение к описываемым событиям, отличное понимание вопросов, о которых она пишет, всё это показывало, что Лидочка Вербина — очень ценный внештатный корреспондент.           Вначале её письма отражали восторг от горной природы, от непосредственности её слушателей — школьников старших классов, вообще о глубоком интересе к работе. Однако постепенно восторги стали сменяться некоторым разочарованием и даже тревогой, а тревожиться было, от чего. Лида получила комнату без удобств, с фанерной плохо запирающейся дверью.           Вечерами и даже ночами в эту дверь и в окошко стучали молодые люди, которым казалось, что русская учительница затем и приехала в Таджикабад, чтобы привлечь их мужское внимание. Но это ещё не всё, имелись и другие заботы. Некоторые корреспонденции Лиды Вербиной были напечатаны в газете, и это не понравилось районным чиновникам.           Узнав об этом, я попросил редактора «Комсомольца Таджикистана» командировать меня в этот район. Сначала я посетил первого секретаря Таджикабадского райкома партии Ивана Фёдоровича Дедова, который в дальнейшем стал заведующим отделом и членом Бюро ЦК Таджикистана. Сразу чувствовалось, что с этим человеком можно найти взаимопонимание и решать любые вопросы.           Для начала Иван Фёдорович, видя моё любопытство, объяснил, зачем возле его стола стоят 2 тыквы, весом не менее 35 килограммов каждая. Затем он предложил мне посмотреть, как растёт сахарная свёкла, а росла она здорово. Иван Фёдорович достал перочинный ножечёк, поднял один плод, отрезал кусочек, почистил и дал мне на пробу.          Это был просто сахар. На вопрос, куда пойдёт это добро, он ответил — коровам, надои сильно поднимает. И добавил, что такие экспонаты район представит на республиканскую сельскохозяйственную выставку.           Возвращаясь в райком, я познакомил Дедова с целью моего приезда. Я говорил, что Лида Вербина избрала местом работы Таджикистан, как молодой романтик, что о республике она знала только то, будто все таджики двуязычны, то есть говорят на таджикском и русском языках. Значит по её мнению, преподавать русский язык и литературу можно в любом уголке страны.           И, как говорится «наобум святых», разглядывая карту, она нашла название райцентра — Таджикабад, куда и решила ехать на работу. Он всё серьёзно выслушал и сказал, разберёмся, надо провести совещание. Райком разобрался.           На совещании с участием сотрудников районо выступила Лида Вербина, она шла по залу к трибуне серьёзная и сосредоточенная. В её речи предельно ясно были изложены недостатки, которые она видит, как новый завуч школы. О результатах вмешательства райкома партии в школьные дела в ближайшем письме сообщила Лида Вербина, она писала, что были улучшены жилищные условия, молодым людям разъяснили, что учительницу надо уважать, а не предлагать свои мужские услуги по ночам.            Досталось и директору школы, который тоже видел в молодой аппетитной женщине, в первую очередь, предмет для собственных услад. Моя переписка с Лидой постепенно вышла за рамки интересов газеты. Письма ходили часто, их возил самолётик, а нам хотелось узнавать друг о друге всё больше и больше.            Оказалось, что мы одинаково относимся ко многим произведениям классиков русской и мировой литературы, одинакового оцениваем людей по их общественной и духовной ценности, одинакового верим в лучшее будущее. Однажды Лида написала, что с удовольствием слушала по радио концерт из произведений Чайковского и созналась, что было бы гораздо лучше, если бы этот концерт мы слушали вместе. Чтобы не утомлять читателя, скажу сразу, что наше общение постепенно вышло за рамки простой человеческой переписки.           И однажды Лида прислала потрясшее меня письмо, прозрачно намекавшее на её горячее желание соединить наши судьбы. Один «революционный» поступок Лиды подтвердил, что в письме она не шутила. Был праздник 1 Мая 1958 года.           Утром я собирался на демонстрацию, жена одевала на нашу 5-летнюю дочку праздничное платье, а годовалый сын ползал на крыльце. Когда жена вышла, чтобы его поднять, незнакомая девушка спросила её, здесь ли живёт Олег Дмитриевич. Услышав это, я вышел и обомлел — на дорожке, отделённой от нашего крыльца штакетным забором, стояла Лида.           Она объяснила, что хотела бы пойти на демонстрацию вместе со мной и не против прихватить нашу дочку. Жена обрадовалась, приняв девушку за сотрудницу редакции, поскольку возиться ей оставалось только с сыном. Мы действительно прошли в колонне демонстрантов по главной площади города, погуляли, а затем Лида сказала, что моя дочка наверно устала и её пора отвести домой.           Меня же она попросила прийти вечером к фонтану на площади Москвы. Тот вечерний разговор перед театром оперы и балета я запомнил на всю жизнь. В основном говорила Лида, говорила о том, что испытывает ко мне глубокое чувство, что готова делить со мною все радости и горести и что примет моих детей, как своих собственных.          Трудно передать словами, что чувствовал я, меня не пугало то, что я старшее её на 11 лет. Я очень хотел бы стать её мужем и в то же время отчётливо осознавал, что отнимать детей у матери нельзя, и я никогда на это не пойду. К тому времени я был женат, второй раз.           Сказать, что женился по любви, едва ли можно. После измены моей первой жены, когда я уехал служить в полк, находившийся в Таджикистане, та первая жена, как говориться, загуляла, а я, узнав об этом, поехал в город Куйбышев и развёлся с ней. С того момента я изменил своё отношение к женщинам, мне стало всё равно, на ком жениться.          Так вроде стихийно и получилась моя семья и двое детей. И вот — Лида. Вот это та женщина, которая могла бы соответствовать моим понятиям о женской красоте и моим творческим планам, которые не находили никакого понимания со стороны женщины, родившей мне детей.            Как-то я сказал ей, что собираюсь написать повесть «Под Ленинградом в дни блокады». «Ну, что ж, — равнодушно ответила она, — пиши». И это прозвучало, как будто я собираюсь составить очередной бухгалтерский отчёт.            А она была бухгалтером и в её понимании моя задача ничем не отличалась от бухгалтерской. Этот «щелчок по носу» отбил у меня охоту работать над книгой на несколько лет. По моему невнятному бормотанию, мол, как же мать, как же дети, Лида всё поняла и сразу её фигура как будто застыла.           В свете фонаря, под которым мы стояли, я видел, как по её щекам текут обильные слёзы. Потом она шагнула вперёд, прижалась лицом к моей груди и, резко повернувшись, пошла в сторону гостиницы «Вахш», где снимала койку. Я смотрел ей вслед, всем своим существом чувствуя, что вот уходит от меня моё неизведанное счастье…           Господи, крутилась мысль, почему та встреча в душанбинском аэропорту не произошла на 5 лет раньше, когда я был свободным человеком… Писем больше мы не писали. Где-то через полгода она прислала сообщение, что вышла замуж, за зоотехника — памирца и ждёт ребёнка.          Оставалось только поздравить её с этим, хотя на душе у меня скребли кошки. В дальнейшем я узнал, что Лида с мужем и уже двумя сыновьями переехали в Нурек, и там она стала работать завучем школы №3. Видеть её мне пришлось только в конце 60-х годов.          Я привёз в Нурек главного редактора польского журнала «Пшиязнь» (Дружба), который, якобы, интересовался делами на Нурекской ГЭС. Фактически это редактор, склонный больше к художественному творчеству, как абстракционист. Только прогулялся по Нуреку и мы решили возвращаться в Душанбе.          Выехать из Нурека нам не удалось, наш новенький, беленький москвич столкнулся с 27-тонным Белазом. Водитель огромной машины вовремя затормозил, но так, что бампер Белаза замер у самого лобового стекла Москвича. Сидя на заднем сидении, я видел, как лица нашего шофёра Пети и польского гостя меняют цвет, становясь то ярко-красными, то очень бледными.           Мне это показалось смешным, и я взглянул в окно, интересуясь, как на наше положение реагируют прохожие. В этот момент я сразу позабыл об аварии, так как по тротуару шла Лидия Семёновна. Выскочив из машины, я бросился к ней, она остановилась, удивлённо посмотрела на меня и тут мы оба в один голос сказали «Здрасьте».           Я стал спрашивать о её житье-бытье, а она, кивнув головой в сторону дороги, сказала: «У вас кажется, убегает гость». Я оглянулся и увидел, что поляк идёт куда-то быстрым шагом и удалился уже метров на сто. «А, чёрт, — вырвалось у меня, — Извините, это польский редактор, я за него отвечаю».           Мы быстро взглянули друг на друга, и я побежал ловить перепуганного поляка. С тех пор я узнавал о Лидии Вербиной из газетных публикаций, которая печатала в «Коммунисте Таджикистана», жившая в Нуреке журналистка Морозова. Она писала об опыте работы завуча школы №3, о том, что в Нуреке создана библиотека автографов из книг видных писателей, советских и зарубежных, — часто, посещавших Нурек.           Членом совета этой библиотеки работала Лидия Семёновна, как человек, отлично знающий литературу. Уже совсем не ожидая от неё вестей, я вдруг получил письмо, в котором Лида поделилась новостями из своей жизни. Она писала довольно спокойно о том, что развелась с мужем, который совсем её не понимал.           Он пытался изображать главу семьи и даже один раз поднял на неё руку. Когда она объявила о своём желании развестись, он просто не поверил, ему казалось, что всё у них хорошо и всё, как надо. А Лида считала, что их разделяет давнишняя духовная пропасть.           У той же гостиницы «Вахш» я встретил Лиду лет через 20. На мой возглас: «Какими судьбами?» она спокойно ответила, что была участницей республиканского съезда учителей и даже выступила на нём. Мои мысли разбегались и, не придумав ничего лучше, я спросил, куда она направляется.           И, узнав, что на автовокзал, предложил её проводить. Путь до улицы Айни и всё, что мы тогда говорили, я почти не помню, потому что моё внимание было сосредоточено на фигуре Лиды и её лице. Я отмечал, что она почти не изменилась, что её чуть выпуклый лоб также окружают кудряшки русых волос, а на гладком лице нет никакой печати уныния или усталости.           Рядом со мной шла энергичная, красивая женщина с живым взглядом серо-голубых глаз и спокойно говорила о себе, интересовалась некоторыми деталями моей жизни. Она села в автобус и уехала на автовокзал, чтобы оттуда отправиться в Нурек. А я стоял на остановке и остро чувствовал, какой потерей для меня была Лида, и ещё о том, сколько пользы принесли народу вот такие девушки, ехавшие из России в Таджикистан работать на разных участках образования и культуры.