ОН ВИДЕЛ ХАИТ В 1949-М

               Душанбе, 19 июня. (НИАТ «Ховар», Олег Соболев). — В июле 2009 года исполняется 60 лет ужасающему Хаитскому землетрясению. Сокрушительный удар природы навсегда оставил в памяти людей воспоминания о цветущем посёлке Хаит, вдруг оказавшемся под семидесяти метровом слоем обломков, рухнувшей на него горы. Лет тридцать тому назад мне довелось выслушать длинный рассказ очевидца трагедии и непосредственного его участника Кирилла Владимировича Станюковича, — члена-корреспондента Академии наук Таджикистана, известного геоботаника.                Мы сидели тогда в его большой квартире на улице Путовского в Душанбе и обсуждали эпизод за эпизодом события. Прощаясь, Кирилл Владимирович снял с полки книжечку под названием «В горах Памира и Тянь-Тяня» и, подавая мне, сказал: «Сюда я вставил главу о Хаите, где описано всё, что я вам сегодня рассказал». Пересказывать то, что написал замечательный рассказчик Станюкович нет смысла и потому остаётся только познакомить читателей с некоторыми фрагментами, потрясающего текста. «Вечером 7 июля 1949 года, — писал Станюкович, по дороге, идущей вдоль берега реки Сурхоба, я доехал до моста через его правый приток Ярхичболо. За мостом, на том берегу Ярхичболо, находился посёлок Хаит, где в доме землемера устроил свою базу геоботанический отряд Серкульского, один из отрядов моей экспедиции. Сам Серкульский с отрядом в это время находился дальше в горах за Хаитом, где-то в районе кишлака Даштимухамеджон.                Кишлак Хаит вытянул узкой полосой вдоль левого берега реки свою единственную улицу, свои сады, поля и огороды. Это районный центр, в нём имеются райсовет, райком партии, почта, банк и в определённые дни бывает базар. Хаит небольшой кишлак, но какой-то очень зелёный, живой и симпатичный. Здесь много садов, много ребятишек, и горы над кишлаком пологие, зелёные и приветливые»…              Как пишет далее Станюкович, он переночевал в домике землемера на отдалённой окраине Хаита и в нём же встретил 8 июля. После обеда они с хозяином дома прилегли отдохнуть.              «Внезапно койка подо мной дёрнулась, — рассказывает Станюкович, и с потолка что-то посыпалось… Угол нашей комнаты вдруг бесшумно раскрылся, и в нём от пола до потолка образовалась вертикальная щель… Только тогда наконец сообразив, в чём дело, я кинулся к двери. В шагах десяти от дома стоял мой хозяин-землемер.               — Ну, что же вы! — сказал он желчно, но спокойно. — Трясёт же. Завалить может…              …Взглянув на горы, поднимающиеся в километре от нас за ровной надпойменной террасой на которой расположен посёлок, я по-настоящему понял, что происходит. По склонам гор над Хаитом растягивались пылевые хвосты. Могучие камнепады, грохот которых я услышал почему-то только сейчас, катились по склонам гор и по наклонным щелям на нас, вниз, в долину… И ещё странное, непривычное ощущение: внизу с земли точно мехами в брюки вдувался горячий воздух. Почва колыхалась под ногами, из-под неё шли небольшие волны, и над почвой, как-то переливаясь, кипела пыль. Это сжимались и разжимались трещины в почве — они-то и пыхали мне снизу в брюки горячим воздухом…             … В той части посёлка, где стоял и наш полуразрушенный домик, жертв не было. Когда толчки прекратились, люди немного успокоились, но никто ничем не мог и заниматься. Восстанавливать жильё считали преждевременным. Выносили столы, кровати, стулья, сделали навесы от солнца, вместо стен поставили ширмы, повесили простыни.              Большинство людей отправилось в центр посёлка к райсовету узнать новости и, конечно, поделиться чувствами, сообщить о своих впечатлениях.Я тоже пошёл. Райсовет был сравнительно мало повреждён. Вокруг толпились люди. Я услышал, что обвалом засыпан целый кишлак неподалёку. Это, видимо, произошло именно тогда, когда мы увидели, как пыль поднялась выше гребня хребта при последнем толчке. Говорили, что все здания районного центра повреждены. Но настроение было спокойное»…              Стоя у здания Хаитского райисполкома, Кирилл Владимирович, наверно, и подумать не мог, что людей которые его здесь окружали, завтра уже не будет. Сам он, гонимой мыслью о необходимости скорее разыскать отряд Серкульского, утром 9 июля двинется с одним верховым напарником в сторону кишлака Даштимухамеджон. Они по очереди ехали на лошади то сужающейся, то расширяющейся долиной реки Ярхичболо.               «…Перед нами, преграждая путь, лежали кучи развороченной земли, камня, щебня. Они лежали огромным валом, накрыв не только дорогу, но и весь наш склон долины. Зато крутой противоположный склон гор сейчас представлял собой голую грязную скалу.               Ещё вчера утром на этой скале лежал слой почвы, эту землю ещё вчера покрывали травы и кустарники, на ней росли деревья, паслись стада. И только вчера днём от подземного толчка гора сбросила с себя всё это, и всё это — почва, щебень, скалы, дёрн, деревья, кустарники, травы — всё это перемешалось и скатилось вниз, в долину.                Вся эта огромная перемешанная масса земли и растений. Слетев со склона, с такой силой грохнулась в русло реки, что по инерции влетела на противоположный склон, завалив его на высоту более ста метров. Здесь-то, на нашем склоне, под этой обрушившейся на него земляно-травяной кашей, был погребён небольшой кишлак, была погребена и дорога, по которой мы только что шли… Кишлака вообще не было, даже очертания его нельзя было угадать. Вместо него многометровые, многоэтажные груды развороченной земли… Следующий посёлок хотя и пострадал, но был цел и не завален… На полпути к Даштимухамеджону мы издали увидели чрезвычайно высокую фигуру, которая почти бегом, враскачку двигалась нам навстречу. Это был Серкульский. Отряд был жив и здоров, с отрядом всё было хорошо. Теперь, успокоенные, мы вместе двинулись вверх по течению реки.               Было хорошее ясное утро, мрачное впечатление от засыпанного кишлака постепенно изглаживалось, продолжалась. Кругом живописные склоны с лесами и полями. В кишлаках наливались яблоки, шумели листвой тополя, и масса ребятишек окружала нас, как только мы останавливались посидеть в тени деревьев»…              «…Лагерь отряда Серкульского стоял на плоском выступе склона, как бы на полочке на склоне хребта».               Насколько спасительным оказался для отряда этот плоский выступ, геоботаники убедились на следующий день, когда произошли самые мощные подземные толчки. Вот что писал Станюкович:                «…В десять часов внезапно издалека пришёл и покатился, всё, нарастая и всё заглушая, тяжёлый гул. Земля дрогнула и затряслась. Все в палатке вскочили и тотчас повалились друг на друга. Опять вскочили и опять упали — и так несколько раз. Не знаю, сколько это длилось, но некоторое время я, как и другие, безуспешно стремился выбраться из этой кучи тел, выскочить из палатки. Но нас снова и снова бросало друг на друга, мы валились, барахтались, вставали и снова падали. Наконец я кое-как, прыгая, как лягушка, на четвереньках выскочил и схватился обеими руками за кол, вбитый в землю у палатки. Так, сидя на корточках и держась обеими руками за кол, я и просидел, пока толчки не затихли.                В окружающем нас облаке было плохо видно, что творилось вокруг. И то, что мы увидели, было удивительно и страшно: весь склон над нами кипел, кишел каменными обвалами. Грохот был невозможный, какая-то смесь треска, лязга, визга, уханья. Щебень, камни и целые скалы, одни величиной со стол, другие с грузовик, вертясь и подпрыгивая, неслись вниз, на нас… Одна падающая скала была величиной с двухэтажный дом. Она делала прыжки в десять — двенадцать метров и оставляла после каждого прыжка хорошую воронку. Мы, совершенно ошалев, смотрели вверх на эту несущуюся на нас лавину. Если эти каменные реки, что катятся на нас, пройдут по лагерю… Но мы оказались на выступе, на «плече» горы, и все камни, летевшие со скалистого гребня и вершин. Обходили, огибали на лагерь с обеих сторон… Толчки продолжались через неравные промежутки времени в течение всего дня. Сначала откуда-то нарастал тяжёлый гул, то казалось, что он идёт из-под земли, то — что откуда-то издали. Потом снова толчок или несколько толчков разной продолжительности — и опять камнепады. Правда, оползни со склонов прекратились. После каждого толчка мы опять и опять осматривали выступ склона, где был наш лагерь: выдержит или нет, поползёт или нет?… На следующее утро выяснилось, что этой ночью засыпало небольшой кишлак в долине, вернее, его развалины. Жертв не было, люди ушли оттуда накануне, а на месте кишлака лежала груда развороченной земли»…              «… Целых шесть дней мы сидели в своём лагере. Толчки продолжались, их было двадцать — тридцать и более в сутки. Причём сильных и с гулом иной день около десятка. У нас было достаточно продовольствия. И в нашем лагере, по-видимому, было довольно безопасно.               Так продолжалось день за днём: гул, толчок, затишье. Только успокаивались, только на минуту забывали про землетрясение — опять гул, толчок, камнепады. Это непрерывное напряжение начало сказываться. Люди устали, нервничали, начались вспышки беспричинного раздражения, ссоры. Ночью вскакивали при толчке и без толчков, выбегали из палаток, боялись спать»…              То, что происходило на спасительном горном уступе и очень так впечатляющее рассказал Кирилл Владимирович, почти не отличается от тех условий, в которые попал отряд, решивший, наконец возвращаться в Хаит. Семь человек шли гуськом, нагруженные рюкзаками преодолевая бездорожьё, созданное в долине реки землетрясением. Толчки продолжались, местами угрожали камнепады, но люди шли и шли, теряя последние силы. Но вот страшный путь позади, а впереди ещё более страшное зрелище, похороненного под упавшей горой Хаита. Станюкович писал:              «… Уже в сумерки мы подходили к Хаиту. То, что мы увидели, превосходило всякие рассказы. Мы вошли на окраину кишлака по дороге, которая нисколько не пострадала. Вначале двигались между полями, по алле, затем появились разрушенные дома, окраины посёлка. Но потом всё кончилось сразу: ни дороги, ни деревьев по её сторонам, ни развалин и огородов по бокам дороги. Мы упёрлись в груды земли и камней! Груды эти поднимались над дорогой огромным валом в десятки метров высоты. Хаит находился под этим огромным валом, похоронившим большую часть посёлка, всё его поля и сады.               Огромный сектор горы Боргульчак, огромной горы, стоявшей над Хаитом, сброшенный толчком землетрясения, ринулся вниз, в долину. Он засыпал посёлок Хаит, засыпал долину реки Ярхичболо, текущей в пойме шириной шестьсот-восемьсот метров возле посёлка, выскочил на противоположный берег реки и там также засыпал поля и кишлаки. Общая длина этого языка, завалившего и перегородившего долину реки, была одиннадцать километров. Оставшиеся в живых местные жители рассказывали страшные вести. Население, увидевшее несущийся на них обвал, пыталось спастись бегством. Бежали все, кто только мог, женщины рвали на себе юбки, мешавшие бежать»…               «… Ночевали мы на берегу Сурхоба. Утром нас разбудили сальщики и быстро переправили через Сурхоб. Здесь, в посёлке Калаилабиоб хотя и были разрушены дома, но обвалов не было. Возле посёлка на наскоро сделанном аэродроме садились большие самолёты, были развёрнуты больницы. Здесь мы разбили свой лагерь в саду рядом с аэродромом. Весь следующий день, томясь в ожидании на аэродроме, мы видели, что землетрясение продолжается. Опять гул и толчки, толчки и гул. Здесь толчки ощущались несравненно мягче и тише, чем на той стороне Сурхоба, у Хаита, но всё же и здесь они чувствовались. Даже в последнюю минуту, когда мы уже подходили к самолёту, опять прокатился глухой гул. Самолёт дрогнул, затряс крыльями.               А там, на другой стороне Сурхоба, у Хаита, по голым скальным склонам гор снова взметнулись целые облака пыли, снова в долину неслись обвалы, катились камни»…