ИСКРЫ ПЛАМЕНИ ВОСПОМИНАНИЙ. Всемирному дню писателя посвящается

ДУШАНБЕ, 03.03.2019 /НИАТ «Ховар»/. Ежегодно 3 марта отмечается Всемирный день писателя. Писателей по праву называют летописцами эпохи, именно таковым был и основоположник новой таджикской литературы Садриддин Айни. В его произведениях отражена жизнь целой эпохи — конца 19 и первой половины 20 века.

В одном из своих выступлений Лидер нации Эмомали Рахмон отметил:

«Благодаря независимости мы подняли идею национального самосознания на уровень государственной политики, национальный язык стал государственным, но основу всему этому в своих бессмертных творениях заложил ещё устод Айни. Поэтому мы заслуженно первым удостоили устода высокого звания Героя Таджикистана».

 Ниже мы публикуем статью нашего литобозревателя  о жизни и деятельности устода Садриддина  Айни.

Не было даже мало-мальски значимой темы, которую не затронул бы устод Айни , чутко реагировавший на все события в жизни общества. Когда я родился, минуло уже полгода со дня кончины устода Садриддина Айни. Помимо того, что давали учебные программы и что об основоположнике современной таджикской литературы нам говорили учителя, я открывал для себя устода по мере погружения в его книги, прежде всего «Воспоминания», которые я перечитал много раз на таджикском и русском языках в переводе Сергея Бородина. Хотя я ни разу не бывал на малой родине устода – в бухарском кишлаке Соктаре, но все его улицы и закоулки, так же, как Верхней махалли, где прошли детские годы устода, мне казались знакомыми, как улицы и переулки посёлка Вахш.

Как будто и я вместе с друзьями детства устода бегал в пустыню смотреть на передвижения барханов, вместе с ними пас скот.

Когда отец устода издали показал ему на проезжавшего поэта Исо, будто и я присутствовал там. Таково было воздействие «Воспоминаний» на меня. Потом как будто я вслед за жаждущим знаний Садриддином последовал в Бухару, видел тесные и тёмные кельи в медресе Мири Араб, познакомился с братьями Махдуми Гавом и Пираком, с интересом наблюдал за их попыткой создать таджикско-русский разговорник, гулял возле хауза Девонбеги — излюбленного места бухарцев. Повторюсь, всё это было под впечатлением от чтения «Воспоминаний». Позже я ознакомился и с другими произведениями устода, мне стала ещё больше очевидной масштабность личности и значимость объединяющего нацию слова Айни в то сложное и противоречивое послереволюционное время.

Прочитал и множество заметок, посвящённых устоду Айни. Особенно понравился мне очерк Сатыма Улугзаде об их совместной поездке с Айни и Джалолом Икрами в Бухару.

Со временем я познакомился с людьми, видевшими Айни и даже общавшимися с ним. Некоторые факты и эпизоды из их рассказов, быть может, не всем известные, я по журналистской привычке зафиксировал в своём блокноте. Одним из таких людей была сестра академика Бободжона Гафурова Тоджинисо Гафурова. По профессии она была журналисткой и переводчиком, одно время работала редактором в Таджикском государственном издательстве. Однажды, когда готовилась к печати повесть С. Айни «Ятим», возник какой-то вопрос, и Т. Гафурова написала устоду письмо в Самарканд, где он большей частью жил. Устод незамедлительно ответил, но при этом не преминул отметить, что в письме не указана дата, а без этого элемента эпистолярный жанр существовать не может. «Этот урок устода я запомнила на всю жизнь», — говорила Т. Гафурова, вспоминая об этом случае.

Как-то на одном литературном вечере в малом зале Союза писателей старый учитель из джамоата Гулистон района Рудаки Солех Бобизода рассказал следующее:

— В те далёкие годы я учился в Душанбинском пединституте и с одним однокурсником снимал квартиру невдалеке от дома, где жил С. Айни, недавно избранный Президентом Академии наук Республики Таджикистан. Мы иногда видели, как старый писатель выходит за калитку и, опершись на посох, сидит на стульчике, чтобы подышать свежим воздухом. В один из таких дней мы проходили мимо дома устода, почтительно поздоровались и хотели идти дальше. Устод пальцем поманил нас, когда мы приблизились, он тихим голосом сказал:

— Мой осёл мучается от жажды, однако поведать об этом бедняга не может. Во дворе есть вёдра и коромысло. Если вы принесёте из речки воды, наполните корыто и поставите возле осла, то сделаете благое дело.

Мы охотно выполнили просьбу устода. Он поблагодарил нас и стал расспрашивать, кто мы, откуда.

Когда он узнал, что родом я из махалли, расположенной рядом с гробницей Мавлоно Якуби Чархи, слегка задумался.

— Вы знаете, — сказал устод, — что Мавлоно не только крупный богослов и один из самых образованнейших людей своей эпохи, но и видный представитель суфийского братства накшбандия, девиз членов которого — «Сердце с богом, рука за работой». Это значит, что все люди, в том числе и духовенство, хлеб насущный должны добывать своим честным трудом. К Мавлоно для поклонения приезжал сам Абдурахмон Джами. Я бы тоже хотел посетить гробницу святого. Вы можете в один из дней проводить меня туда?

Я согласно кивнул головой и в назначенное время пришёл к устоду. Он верхом на осле, а я пешком отправились в путь. За устодом была закреплена служебная машина, но он почему-то предпочёл ехать на осле. Когда мы пришли, устод вначале посетил гробницу, затем долго сидел в тени огромных вековых чинар, о чём-то думал и только затем пустился обратно.

Я имел честь быть знакомым и с сыном устода — Камолом Айни, очень эрудированным и общительным человеком. Как-то он спросил меня, выпускником какой школы я являюсь. Я ответил, что школы №1 Вахшского района.

Тогда он сказал, что жители этой плодоносной долины в основном съехались туда из других регионов. Поинтересовался, откуда мои корни. Я ответил, что родители мои из кишлака Рарз, что в верховьях Зеравшана. Услышав ответ, мой собеседник просветлел лицом и сказал, что не раз там бывал. В другой раз он вытащил из своего портфеля старую пожелтевшую фотокарточку. «На этом снимке, который когда-то сделал я сам, запечатлены рарзские старики. Посмотрите, может, узнаете кого», — сказал он.

Но сколько я не всматривался, никого среди седовласых стариков узнать не смог. Показав на одного из них, Камол Садриддинович сказал: «Это дядя Сангин. К нему я и ездил».

Из рассказа К. Айни в тот день я узнал, что один рарзец по имени Сангин в своё время, как и другие его односельчане, на заработки ездил в Самарканд. Там его на базаре и заприметил устод, и потом он много лет служил у писателя в доме, вёл его хозяйственные дела.

«Дядя Сангин стал для нас как родственник, — вспоминая о тех днях, продолжил К. Айни. — Домулло (К. Айни так называл своего отца. – Прим. авт.) в перерывах между работой любил беседовать с ним, интересовался говором жителей горных кишлаков, иногда делал пометки. Домулло говорил, что диалекты и наречия горцев остались такими же чистыми, как и их горные родники. Домулло утверждал, что необходимо находить и собирать как крупицы золота отдельные слова и обороты из бесед с горцами, сохранившиеся в первозданной чистоте, и вводить в литературный язык. Он и сам так поступал, когда составлял толковый словарь таджикского языка. Даже когда дядя Сангин ушёл со службы, наши связи не прекратились до самой его смерти».

К. Айни рассказал ещё один интересный и поучительный эпизод из жизни устода. Ещё до Второй мировой войны правительство подарило устоду легковую машину ГАЗ М-1, которую в народе называли «Эмка», выделило и шофёра. «На этой машине, — вспоминал К. Айни, — мы ездили на железнодорожный вокзал встречать Абулькасима Лахути, когда он впервые приехал в Самарканд навестить устода, и привезли его к нам домой».

Но когда началась война, устод принял решение отправить машину фронтовикам. «Сейчас не время для роскоши, — сказал домулло. – Если она пригодится бойцам на поле сражения, будет лучше»…

Мансур СУРУШ,
литературный обозреватель НИАТ «Ховар»