ЭТО БЫЛ БОЛТАБАЙ-КОМАНДИР

          Душанбе, 24 декабря. (НИАТ «Ховар», Олег Соболев). — С Болтабаем-командиром меня свёл случай. Было лето 1957 года. В горных колхозах началась уборка зерновых и в редакции газеты «Комсомолец Таджикистана» решили показать в репортажах, как работают на уборке комсомольцы и молодёжь.           Моя 7-дневная командировка в Джиргатальский район. После краткого знакомства в райкоме комсомола мы с секретарём направились в один из ближайших колхозов. Скошенные хлеба девушки увязывали в снопы и отправляли на ближайший ток, для обмолота.           Парторг колхоза, который к нам присоединился, повёл нас в молодёжную бригаду, где мы и побеседовали, главным образом, с девушками. «Сегодня в 5 часов вечера, — сказал парторг, — у них общее комсомольское собрание, давайте сходим вместе». Собрание проходило в «зале», который представлял собой 4 саманных стены, крытых тростником, без двери.            Вход — широкие ворота. В «зале» — дощатый столик и ряды брёвен вместо кресел.            — Вот, пока так, — заметил парторг, — клуб только начали строить.            Собрание открылось, как и намечали, в 5 часов. Я обратил внимание на странное размещение комсомолок и комсомольцев в «зале». Девушки занимали 3 последних ряда брёвен и сидели они почему-то спиной к президиуму.            — В чём дело? — спросил я парторга, кивнув в сторону девушек. — Это разве комсомолки?           — Да, это очень активные девушки, отлично работают, а сидят они, отвернувши лицо от мужчин потому, что иначе нельзя. Иначе кишлачные бабки сразу языки распустят, объявят, мол, не хорошая девушка. А это значит, что замуж её никто не возьмёт.            За 2 дня пребывания в колхозе, блокнот мой заполнился записями. Я вернулся в райцентр и вечером в гостинице размышлял, какую комсомольскую организацию ещё посетить. Утро изменило эти планы. Мы сидели в чайхане, расположенной рядом с гостиницей и пили чай с секретарем райкома комсомола, когда туда вошёл ни чем не примечательный старичок в тюбетейке, сером пиджачке и коротковатых брюках. Калоши он сбросил у входа.            — О, Болтабай-командир! — воскликнул секретарь, — Идёмте к нам чай пить, тут вот корреспондент, может, расскажите чего-нибудь интересное.             Мне он сказал, расспросите его, очень интересный старикан. Действительно, в конце нашего знакомства с Болтабаем-командиром я жалел, что у меня кончилась командировка. Он хорошо говорил по-русски, логично мыслил и проявлял хорошие знания в истории становления советской власти во всём Каратегине.             От него я узнал, что именно здесь в Джиргатале погиб начальник Гармского отдела ГПУ Шестопалов, имя которого носит одна из улиц Душанбе. «Когда в Джиргатале создали отдел милиции, — рассказывал Болтабай-командир, — в него был принят на работу некий Азам, который вскоре стал злоупотреблять своим положением. С людей он устанавливал поборы, а прав у него был тот, кто больше платил. Дошло до того, что Азам стал распространять власть и на девушек. Однажды по кишлаку прошёл слух, что он изнасиловал чью-то дочь. Кончилось всё тем, что Азама судили, дали ему срок и отправили в Душанбе, под конвоем 2 милиционеров. Дорогой Азаму удалось их обоих убить и бежать в горы. Вскоре здесь начала действовать банда Азама, в которую шли те, кто не хотел честно работать в колхозах или вообще не признавал советскую власть. О бандитских налётах сообщили в Гарм. И оттуда в Джиргаталь прибыл Шестопалов с группой бойцов, Азам об этом сразу же узнал и он решил расправиться с бывшим своим начальником. Бандит решил скрытно войти в Джиргаталь и захватить всех вместе с Шестопаловым. Однако его план был нарушен. Прибежавший с окраины кишлака наш человек сообщил, что бандитов у Азама человек 70, и они приближаются. «В крепость!», — приказал Шестопалов и мы вместе с его группой заперлись в крепости. Мы, — это мои 15 краснопалочников, которые избрали меня своим командиром. Поскольку сообщение, об этих событиях было уже отправлено в Душанбе, мы за свою судьбу не беспокоились.   Крепость была вполне надёжна, её глинобитные стены достигали 2 метров толщины. Однако на длительную осаду мы готовы не были. Через несколько дней у нас стали заканчиваться продукты, а ещё хуже было с водой. Бандиты, осаждавшие крепость, придумали злой план. Единственным источником питья для нас был ручей, протекавший под стену крепости. Так они бросили в ручей мешок табака, воду стало пить невозможно. Шестопалов поддерживал наше настроение, убеждая, что скоро из Гарма и даже из Душанбе придёт помощь.Но люди голодали. Надо было что-то делать. Поблизости от крепости находилась пекарня, и кто-то высказал предположение, — вдруг там есть мука. Ворота из крепости как раз находились напротив пекарни. И тут Шестопалов заявил, что сам пойдёт и проведает. Выскользнуть из ворот было возможно, так как бандиты не могли установить круговое оцепление. Шестопалов беспрепятственно достиг пекарни и вскоре вышел из неё, неся под каждой рукой мешок муки. Он мог так делать, поскольку был очень сильным человеком. Мы с замиранием сердца следили за его действиями и заранее радовались успеху операции. Однако когда до ворот оставалось несколько шагов, раздался выстрел. Шестопалов пошатнулся и стал оседать на землю. Свинец попал ему в бедро. Вскоре последовал ещё один выстрел.   На этот раз Шестопалов был ранен в грудь. Двое наших смельчаков выскочили за ворота и втащили его внутрь крепости. Потом забрали и мешки с мукой. Выстрелов больше не было. В последствии мы узнали, что стрелял в Шестопалова член банды Азама киргизский охотник Мерген и стрелял из своего длинного охотничьего ружья. Заперев ворота крепости, мы бережно отнесли Шестопалова в один из казематов крепости, положили его на палас, кое-как сделали перевязки. Ему было плохо, но сознание он не терял. Он лежал на спине, в расстёгнутой выцветшей гимнастёрке. На груди, справа, поблескивал орден боевого Красного знамени. Спасти Шестопалова мы не смогли, в крепости не было медикаментов, и на другой день он умер. Блокада крепости продолжалась ещё 3 суток, а потом мы заметили, что среди бандитов, которые расположились вокруг крепости, началась какая-то суета.Причина этого вскоре выяснилась: из Гарма к Джиргаталю подходил большой конный отряд, который обратил банду в бегство. Бандиты, кто бегом, кто на коне по долине вдоль речки Кок-су бежали в горы. В это время из Душанбе прилетел маленький самолёт, в котором кроме пилота находился пулемётчик. Он поливал свинцом бегущих негодяев. Азам ушёл, но разбойничать не перестал. Против него несколько раз снаряжали облавы, но бандит хорошо знал горные тропы, всё время ускользал, порою он скрывался в Киргизии. Только летом 1931 года, Азам попал в засаду, был схвачен и обезглавлен. Голова его была воткнута на длинный шест и с этим шестом, конники проехали по нескольким кишлакам, чтобы люди убедились в смерти бандита. Не узнать голову Азама было не возможно, она отличалась огромными размерами, и эти размеры ещё больше увеличивали торчащие во все стороны волосы… Вот так, а по истории нам пишут, что борьба с басмачеством и с бандитизмом в Таджикистане была закончена в 1930 году.Ведь Азам, мало, чем отличался от басмача».         — А что стало с крепостью? — спросил я.         — Она постепенно разрушалась, но кое-что ещё можно увидеть, мы можем туда пойти. На дальней окраине Джиргаталя, мы, действительно нашли руины. Один большой фрагмент стены ещё не сдавался времени и по нему я мог судить о том, что крепость была построена на совесть.           Сохранившаяся глыба стены торчала в небо метра на 4 и толщина этой стены, в самом деле, была не менее 2 метров.           Мне не хотелось расставаться с этим невзрачным стариком, в голове которого сохранились незабываемые моменты исторического периода перехода Таджикистана от феодализма к социализму. Но ехать надо, в редакции ждут репортажа об уборке хлебов в горной зоне.