ПОД ЛЕНИНГРАДОМ В ДНИ ВОЙНЫ

Навстречу 65-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне советского народа против  гитлеровской Германии 1941-1945 годов                                                         Рассказ бывшего блокадника               Душанбе, 22 января, (НИАТ «Ховар», Олег Соболев). – Однажды слышал, как наша современница говорила: «Подумаешь? Им давали на день 125 грамм хлеба? Да я неделю могу прожить вовсе без хлеба!». В словах девушки  слышалась ирония.             Возможно, этот случай и родил у меня желание рассказать кое-что о 900-дневной Ленинградской блокаде.             Был у Ленинграда город спутник по блокаде. Это Ораниенбаум (ныне Ломоносов), город, расположенный в 40 километрах западнее Ленинграда. Названием города был обозначен на фронтовой карте и небольшой Ораниенбаумский плацдарм, который удерживала Приморская оперативная группа советских войск.  Плацдарм, протянувшейся по фронту на 65 километров и в глубину на 17 километров, прикрывал с суши главную базу Балтийского флота – Кронштадт. Здесь я провёл самые тяжёлые за всю войны годы.             Террор и голод обрушили гитлеровцы на ленинградцев, которые в ожесточённых боях на подступах к городу обескровили вражеские силы и заставили перейти к обороне. Гитлер мстил 2,5-миллионному населению Ленинграда за провалившуюся мечту овладеть северной столицей.             Иногда население оставалось в бомбоубежищах почти сутками. Вместе с ленинградцами в постоянном нервном напряжении жили и мы, бойцы истребительных батальонов, на время прибывшие в город-крепость. Можно только догадываться, насколько сложны в условиях осады проблемы обеспечения фронта вооружением, боеприпасами, обмундированием, организации работы промышленности, снабжения топливом, энергией, сырьём, и, конечно, продовольствием. Мы знаем о Ленинграде — думали в Москве и во всей стране. Но доставка грузов в город была возможна лишь водным путём через Ладогу, да частично самолётами. Разве этого хватит?               1 октября в Ленинграде объявили о новом, уже в третий раз за последние недели, снижении норм выдачи хлеба. По рабочей карточке стали давать 400 граммов недоброкачественного хлеба, а всем остальным – по 200 граммов. Жить на таком пайке очень тяжело, но каждый выполняет свой долг и каждый надеется дожить до разгрома врага под Ленинградом. Никто не может себе и представить, что через шесть недель будет произведено четвёртое, а ещё через семь дней – пятое снижение нормы выдачи хлеба. По этим нормам рабочие будут получать 250 граммов, а служащие, иждивенцы, дети – по 125.             Несколько раз сокращались суточные нормы питания и в войсках Ленинградского фронта. В частях первой линии выдают 300 граммов хлеба и 100 граммов сухарей в сутки. Истребительные батальоны получают ту же норму суррогатного хлеба, но без этих драгоценных ста граммов сухарей. Драгоценных потому, что сухари насушены ещё из доблокадного хлеба.             «Ленинградская правда» писала: «Пока длится блокада, нельзя рассчитывать на улучшение продовольственного снабжения. Мы вынуждены уменьшить нормы выдачи продуктов, чтобы продержаться, пока враг не будет отброшен, пока не будет прорвано кольцо блокады. Трудно это? Да, но другого выхода нет. И это должен понять каждый…».             Наши два сформированные в Петергофе 78-й и 79-й истребительные батальоны прибыли на баржах в Ленинград из Ораниенбаума, куда они были отведены после боя под Стрельной. Теперь из них сформирован один истребительный батальон – 79-й. В Ленинграде он пробыл не больше месяца. И вот мы грузимся на баржу и прибываем на Ораниенбаумский пятачок, занимаем холодную, с разбитыми окнами школу, обживаем её и начинаём патрульную службу в прифронтовой полосе. С желудком просто беда.             300 граммов хлеба – зеленоватой, сырой массы, пахнущей жёваной травой, да котелок кипятка, в котором плавают одна – две кожурки от гороха, составляют всё наше меню.             Кусочек суррогатного хлеба стал основным средством поддержания жизни и у жителей Ораниенбаума. Из этого кусочка многие ухитряются делать несколько сухариков. Эти крошечные сухарики и кружка горячей воды – вот тебе завтрак, обед или ужин! Другие продукты, которые полагаются по карточкам, получаются нерегулярно и не полностью. За неимением мяса, крупы, жиров, сахара иногда по карточкам выдают студень, картофельный крахмал, яичный порошок. Всё – в мизерном количестве. Да и эти продукты ещё надо привезти сюда из голодающего Ленинграда – каждый это понимает.                   Жестокий голод усугубляется наступившими 40-градусными морозами, недостатком топлива, отсутствием электричества.             Город стоит тихий, заваленный сугробами снега, как бы прислушиваясь к звукам переднего края, где то и дело возникает пулемётная перестрелка, сериями рвутся снаряды и мины. Ко всему этому все привыкли, также как и к регулярным огневым налётам на мирные кварталы Ораниенбаума. Но убегающих в укрытия не увидишь – люди не могут бегать. От истощения движения их стали медленными, а чувство опасности притупилось.             Страшно это лицо голода с неподвижными глазами, бескровными щеками, с отсутствием мимики. Человек любого возраста выглядит как старик: дряблая кожа, кости, жилы. Больше хочется лежать, потому что даже сидеть – больно. А желудок, словно напрямую соединён с мозгом и шлёт туда лишь одно требование: «есть!», «хлеба!».               …Весна 1942 года, я уже не боец истребительного батальона, а больной, находящийся на излечении в батальоне выздоравливающих. Первые дни я лежал с полным истощением и начавшейся цингой. Теперь выхожу в сосновый парк и набираюсь сил. Хлеба выдают по-прежнему мало, но в обед бывает мучная кашица и ежедневно нас поят хвойным настоем.  Этот зеленоватый «квас» даже продаётся в киоске. Наверно от него у меня уже исчезли красные пятнышки на ногах и перестали качаться зубы.                     — Через месяц с небольшим медицинская комиссия нашла, что я уже годен к службе. Пронёсся слух, что нас большой группой отправят в Таменгонт. Я только теперь узнал, что Ораниенбаумский пятачок называют ещё и «Таменгонтской республикой». Это меня даже развеселило: действительно, вроде республики, самая западная частичка советской земли на всём советско-германском фронте. И не может с ней Гитлер ничего поделать!             Вскоре нас, действительно, не меньше взвода выписали из батальона выздоравливающих, выдали винтовки и в сопровождении старшины отправили в Таменгонт. Мне уже стукнуло восемнадцать лет. Я принял присягу и с гордостью узнал, что направляюсь в 50-ю бригаду морской пехоты.             … Дорога оказалась истоптанной лесной тропой. Сначала под ногами скользила мокрая глина, потом пошло сплошное болото.             Пятнадцать километров такого пути показалось бесконечными. Наконец вот оно – расположение бригады. Мне – в первый батальон, первую роту.             Оказывается, бригада обжила болотистый, комариный лес в большой низине под занятой немцами деревней Порожки.             С первых же дней пребывания на переднем крае я понял, что война, даже в обороне — это тяжёлый физический труд без выходных и без перерывов. Надо отливать воду с основных и запасных позиций, которая постоянно сочится по стенкам окопов и капониров. Надо протирать боезапас, сушить вышибные патроны от мин и сами мины, строить всё новые и новые позиции, насыпные траншеи, дзоты, ходить за шесть километров в тыл по болоту, чтобы принести хлеб и другие продукты. Но это так сказать фронтовой быт, который выполняется для того, чтобы лучше бить фашистов. Для этого постоянно проводятся операции под названием разведка боем, когда группы бойцов до взвода, а иногда и до роты, преодолевая минные поля, проволочные заграждения врываются в расположение врага с целью, как можно больше разрушить огневых точек и уничтожить гитлеровцев. Ежемесячно каждая рота имеет задачу взять «языка». Эти «языки» обходятся дорого, потому, что враг всегда на стороже, особенно ночью. За несколько месяцев было взято всего два «языка» — один унтер-офицер и один солдат, а разведчики потеряли десятка полтора лучших бойцов. Мне это известно потому, что меня постоянно брали на такие операции в группу прикрытия.             Как-то после политинформации младший лейтенант Мельников разложил на крошечном столике в землянке газету «Боевая красноармейская» и стал читать нам передовицу. Она была озаглавлена: «Бить врага по-одиловски!».             «Воин  — таджик Тешабой Одилов, — говорилось в газете, — имеет на личном счету больше ста уничтоженных гитлеровцев. – Он зачинатель массового движения истребителей в подразделении…».             Я вырезал из той газетки заметку и прикрепил у самой амбразуры, где побольше света, стихотворение А. Гитовича «Тешабой Одилов»:                                                              Где нас отвага в бой водила                             За славный город Ленинград,                              Был с нами Тешабой Одилов –                              Товарищ нам и друг, и брат.                              И это он ночной порою,                              Сжимая верный автомат,                              Возглавил горсточку героев,                              Разбивших вражеский отряд!                              Он немцев бил в полночном мраке,                              Громил при солнечных лучах, –                              Ходивший в тридцать три атаки                              И трижды раненный в боях!                              Любовь страны – ему награда,                              Он наш герой – таджикский брат,                              И на защиту Ленинграда                              Его послал Сталинабад!             Так в мою жизнь впервые вошёл Таджикистан, в котором ныне я живу уже 58 лет.             Тогда мы тоже решили ходить на истребление. Это полностью отвечало поставленной войскам задаче – всеми средствами бить врага, не давать ему ни дня покоя, и за эти несколько месяцев только миномётный расчёт сержанта Иванова, в котором я был заряжающим, уничтожил около двух десятков фашистов, о чём докладывали наблюдатели. Иванов за это был награждён медалью «За отвагу».              Вечерами в землянке, днём – у костра, во время перекура мы много говорим о Ленинграде, о героическом нашем блокадном городе. Надвигается осень, и мы вспоминаем дорогу жизни — Ладогу. И не только Ладогу, но и нашу малую дорогу жизни, о которой знаем мы, защитники Ораниенбаумского пятачка. Ленинград, сам находящийся на голодном пайке, в зимнее время направлял нам по ней продовольствие и боеприпасы. Эта малая дорога жизни проходила зимой по льду Финского залива от Лисьего носа через Кронштадт до Малой Ижоры. Неимоверно трудным и опасным был этот путь. Под обстрелами, среди ледяных торосов шли к нам жизненно необходимые грузы. Мы не обижались, когда на неделю-две задерживалась прибавка хлеба по сравнению с блокадным Ленинградом. Потому что знали, какой ценой оплачены эти прибавки. Мы знали, что из труднейшей обороны наши армии перешли в январе сорок третьего в наступление и разорвали кольцо блокады, большой кровью отбив у врага узкую полоску земли по южному берегу Ладожского озера. Здесь был проложен путь с Большой земли в Ленинград и поезда проскакивают его под сильным артиллерийским обстрелом.             Прорыв блокады в январе 1943 года дал Ленинградскому фронту новые силы. Эти силы появились и на нашем Ораниенбаумском пятачке.              Ночами лес наполняется новыми звуками, осторожными, приглушёнными, непривычными для нас, старожилов обороны. И когда по утрам мы идём в «нейтралку», дорогой вдруг обнаруживаем новые капониры, множество замаскированных полковых пушек и полосы глубоких следов на снегу. А идя в тыл, видим, как растут настилы дорог для танков и другой тяжёлой техники.             Тщательно готовился разгром гитлеровцев под Ленинградом. Враг был ещё силён и потому ставка делалась не только на силу, но и на внезапность удара. Тогда родилось оригинальное решение – первый удар нанести с Ораниенбаумского пятачка, там, где меньше всего мог ожидать противник. Для прорыва его сильно укреплённой полосы обороны сосредотачивалась 2-я ударная армия генерал-лейтенанта И.И. Федюнинского, которая сначала прибыла в Ленинград с Волховского фронта, а из Ленинграда на Ораниенбаумский пятачок. И этот пятачок сыграл свою историческую роль в полном разгроме немцев под Ленинградом, так как именно отсюда в январе 1944 года был нанесён первый удар по войскам гитлеровской группы армий «Север».             Вторая ударная армия после сильной артподготовки, в которой участвовали форты Кронштадта и корабли Балтийского флота пошла вперёд 14 января, а 15 января ей навстречу с Пулковских высот двинулась 42 армия генерала Масленникова.             Это было только начало огромных масштабов операции, в основу которой было положено требование Главкома об окончательном разгроме врага и снятии блокады Ленинграда.             27 января в городе прогремели 24 залпа из 324 орудий. Впервые фронт салютовал сам себе.             Тут я остановлюсь. Не потому, что с разгромом гитлеровцев под Ленинградом для меня кончилась война. Правда, я попал в медсанбат, но меня подлечили, и впереди ещё был длинный путь до Берлина и Праги.