В ЧЕСТЬ ПРАЗДНИКА – РАЗВЕДКА БОЕМ

Навстречу 65-й годовщине Победы в Великой                                            Отечественной войне советского народа против гитлеровской Германии 1941-1945 годов   Душанбе, 23 января. (НИАТ «Ховар», Олег Соболев). – Сегодня праздник – 23 февраля, День Защитника Отечества. Люди будут поздравлять военнослужащих, тех, кто сегодня с оружием в руках стоит на защите своего государства, а также воинов афганцев и участников Великой Отечественной войны. Мне, как бывшему фронтовику, хорошо запомнился день 23 февраля 1943 года (тогда его называли днём Красной Армии) на одном из участков Ленинградского фронта. Это был Ораниенбаумский пятачок, где Приморская оперативная группа держала фронт протяжённостью 65 километров, который своими флангами упирался в берег Финского залива, прикрывая Кронштадт. Середину этой фронтовой дуги занимала 50-я стрелковая бригада морской пехоты, в которой я служил миномётчиком. Зима 1943 года принесла нам большую радость: в январе была прорвана блокада Ленинграда и с «Большой земли» город и фронт стали получать гораздо больше оружия, боеприпасов и продовольствия. Часть этих грузов шла и на наш «пятачок». Это сильно подымало настроение бойцов и командиров. И вот командир нашего батальона, возможно, в праздничном настроении решил в ночь с 22 на 23 февраля провести разведку боем. В операции участвовала батальонная разведка, усиленная бойцами из всех четырёх рот батальона. Усиление это было небольшим – всего восемь человек, в числе которых оказался и я, 18-летний морской пехотинец. В тот день я поздно добрался до нар в нашей землянке, так как до 12 ночи стоял на посту КП роты. Только уснул и вдруг голос командира взвода: «Соболев, подъём, в полном боёвом на выход». Значит, надо забыть за день накопленную усталость и быть готовым ко всему, что может произойти на переднем крае. А происходило вот что: длинная цепочка бойцов в белых маскировочных халатах двинулась на левый фланг батальона и через час оказалась на месте проведения операции. Задача была простой – перед нами три больших дзота противника, до которых надо добраться по снежной целине, начинённой противопехотными минами. Дзоты надо взорвать, потом ворваться в оборону противника и уничтожить стоящие в глубине три дзота вместе с гитлеровцами. Обязательно взять «языков», то есть пленных. Операция делилась на два этапа. Сначала к дзотам поползли три группы подрывников. В одной из них довелось участвовать и мне. Нас было троё. Впереди 50-килограммовый груз тола тащил минёр, за ним ползли я и ещё один незнакомый мне солдат. Перед дзотом, на расстоянии  броска ручной гранаты, минёр остановился и прошептал мне: «У тебя винтовка, бери мой автомат, будешь страховать, а я полез». Он уполз вперёд, таща за собой толовый брус.  Минут пять ожидания показались мне часом. За это время могло произойти всё что угодно. Минёра могли обнаружить, оглушить и захватить немцы и тогда – провал всей операции. Но вот слышится шорох и появляется мой минёр. «Порядок», —  хрипит он и мы, разматывая длинный шнур, протянутый к взрывателю тола, ползём к своим.  Наш третий спутник оказался таким проворным, что опередил нас на обратном пути метров на пятьдесят, за что получил от минёра хорошую оплеуху, когда мы оказались в дзоте. Вернулись ещё две группы подрывников, они доложили, что заряды поставлены. Теперь надо было ждать сигнала к началу операции. К этому времени в боевую готовность были приведены две наших пушки, сорокопятки, четыре батальонных и четыре ротных миномёта, два пулемёта «максима», приготовлены ещё два ручных пулемёта, стоящих в дзотах. Усталые, но довольные тем, что выполнили свою задачу, мы с минёром сняли маскировочные халаты и  пристроились в уголке дзота, чтобы подремать. Но не тут, то было. Командир разведки решил усилить ударные группы, имеющимися в наличии бойцами. Меня и минёра включили в группу разведчиков, атакующих правый дзот немцев. Хотя мы заявили, что тол подкладывали под центральный дзот. Это заявление, возможно, спасло нам жизнь. Когда был дан сигнал к атаке, все три ударные группы уже находились вблизи дзотов противника. Над нашими головами уже просвистели снаряды пушек, сделавших по несколько выстрелов по амбразурам дзотов. Внутри немецкой обороны уже рвались наши мины. И вот рванули заряды под левым и центральным дзотами, а «наш» правый дзот остался цел. Командир ударной группы, обвешанный оружием, приподнялся в снегу и заорал: «Кто минёр?». Стараясь перекричать звуки стрельбы, мы с минёром напомнили ему, что наш дзот был центральный. Трудно передать с какой яростью застрочили наши разведчики по дзоту, но внезапно его амбразура ожила и стала поливать нас струями трассирующих пуль, которые буквально щекотали нам спины. Спасал глубокий снег, летом пулемётчик положил бы нас всех. Как только замолкал пулемёт, мы бросали гранаты, но пулемёт оживал снова. Командир данной группы все же поднялся с криком «За мной!», но пробежав, каких-нибудь пять шагов по глубокому снегу упал. Расстреляв все автоматные диски, группа вернулась на исходный рубеж, вытащив раненного командира. К этому моменту разведчики, атаковавшие два других дзота, всё еще вели бой, прорвавшись через проломы внутрь немецкой обороны. Но вот в небо взлетела наша ракета — сигнал к отходу. Это был трудный отход. К немцам прибыло подкрепление, и автоматный огонь с их стороны усилился. Вскоре мы узнали, что в ходе операции был убит командир батальонной разведки, который первым ворвался в оборону немцев, получили ранения ещё несколько наших разведчиков, но пленного унтер-офицера они всё-таки приволокли. Для меня эта операция, пожалуй, была самой трудной за всю войну. Последним заданием для меня тогда стала эвакуация одного раненого разведчика. Засыпая на ходу, я тащил на волокуше огромного детину с перебитым бедром. Он страшно ругался от боли, пытался встать, не обращая внимания на мои уговоры. Потом обессилив, затих, но легче мне не стало. Пройти надо было всего километра три, и выйти к месту расположения батальонного медпункта. Но эти километры пролегали по болотистому, засыпанному глубоким снегом, лесу. Идти надо было там, где гуще стояли деревья, чистые поляны таили опасность провалиться в болото. Тащить же волокушу по корням деревьев было гораздо труднее. Я потом удивлялся своему чутью: с рассветом мы оказались там, где надо. На последнем отрезке пути мне стал помогать запах дыма от костра на батальонной кухне. А вот и она -большая землянка медпункта. У входа стояла дежурная медсестра, увидев которую я просто упал в снег. Не знаю, уснул я или потерял сознание. Очнулся от того, что меня дёргал за плечо наш помкомвзвода, говоря: «Хватит спать, вставай, там тебя ждут два котелка – завтрак и обед».  За четыре года войны мне случалось попадать и в более сложные ситуации, но ни голодная дистрофия, ни ранения, ни контузия не запомнились так, как та первая для меня разведка боем. «Ну, навели вы шороху на фрицев», — сказал мне дорогой помкомвзвода, — вся оборона уже знает.  Эти слова для меня, самого молодого бойца миномётного взвода, были как высокая награда.