БАЛЛАДА О НЕСГИБАЕМОМ ЧЕЛОВЕКЕ. В Союзе писателей Таджикистан состоялся вечер памяти Рахима Хошима

ДУШАНБЕ, 26.10.2018 /НИАТ «Ховар»/. В Союзе писателей Таджикистана с участием большого круга членов этой старейшей творческой организации республики,  учёных-литературоведов и студентов состоялся вечер памяти видного учёного — филолога и переводчика, ученика и соратника С. Айни Рахима Хошима по случаю его 110-летия. Своими впечатлениями от этого мероприятия делится наш литературный обозреватель.

Не бывает леса без подлесья. Так же и в общественной жизни, в том числе литературной и научной. Вокруг титанов мысли рождается, объединяется и мужает целая когорта учеников, последователей и единомышленников. Таким был и устод Садриддин Айни – великий поэт, писатель и ученый, духовный предводитель поколения таджикских и узбекских литераторов первой половины XX века.

Его с огромной почтительностью и гордостью называли своим учителем и наставником такие корифеи новой таджикской литературы, как Мирзо Турсунзаде, Мирсаид Миршакар, Абдусалом Дехоти, Боки Рахимзода, Рахим Хошим и другие. О безграничной верности и поистине сыновнем благоговейном отношении последнего к устоду много говорилось на вечере памяти в Союзе писателей Таджикистана по случаю 110-летия Рахима Хошима. В этом я убедился, когда еще студентом зачитывался его захватывающей книгой воспоминаний с непритязательным названием «Слово об учителях и друзьях», состоящей из кратких по объему, но масштабных по содержанию и фактуре литературных портретов С. Айни, А. Лахути, Пайрава, Хабиба Юсуфи, Хамди, Дехоти и других. Потом, перечитывая книгу, я всякий раз думал о том, что автор является непревзойденным мастером этого жанра. Я был восхищен тонким чувством меры, умелым отбором наиболее выразительных деталей, композициями, блестящими концовками, богатством мыслей и языка.

В эссе, посвященном необычно талантливому поэту Отаджону Пайраву Сулаймони, безвременно ушедшему из жизни в 1933 году, с которым до последних дней поддерживал тесную дружбу Рахим Хошим, описывается интересный эпизод. Однажды неразлучные друзья в Самарканде пошли в театр, где шла нашумевшая опера Джакомо Пуччини «Чио-Чио-сан». В одной из арий героиня с горечью произносит слова: «В нитку скручу я звуки рыданий, вздохов моих. На нить нанижу я жемчужины слез». Рахим Хошим тихо обратился к сидевшему рядом Пайраву: «А как бы это двустишие выглядело на таджикском?». Затем внимание обоих было поглощено представлением, а в антракте Пайрав протянул Р. Хошиму пачку папирос, на которой был написан перевод. Как убедился его друг, он был сделан мастерски. Позже Пайрав написал на эти слова «тезмин», стихотворение было положено на музыку, песню исполняют и по сей день.

Все, кто знал этого на редкость скромного и доброжелательного человека, единогласно утверждают, что Рахим Хошим обладал поразительной эрудицией и феноменальной памятью, был не просто филологом узкого профиля, а ученым-энциклопедистом, хотя он когда-то окончил всего лишь новометодную школу в двадцатых годах прошлого столетия, открытую Садриддином Айни и другим известным педагогом Абдукадыром Шакури, и все свои знания обрел путем самообразования. Теория литературы, языкознание, лексикография, критика, составление учебников, хрестоматий и словарей – вот диапазон его творческой деятельности. Неоценим вклад Рахима Хошима в составление вместе с М. Шакури, В. Капрановым и Н. Масуми большого двухтомного толкового словаря таджикского языка, что стало крупным событием в культурной жизни республики, он и по сей день является настольной книгой писателей, ученых, журналистов.

Особое место в многогранной деятельности Рахима Хошима занимает художественный перевод. Им со свойственным ему стремлением сохранить стиль и языковые особенности на таджикский язык переведены «Мцыри» М. Лермонтова, «Анна Каренина» Л. Толстого, «Мать», «На дне», «Враги» М. Горького, «Принц и нищий» Марка Твена, «Лиса и виноград» Гильерме Фигейредо, «Птичка певчая» Решада Нури Гюнтекина, «Скорпион из алтаря» Абдулло Кадыри и другие. Наряду с переводами А. Лахути и С. Улугзаде они вошли в золотой фонд таджикской переводной литературы.

Много занимался Р. Хошим и вопросами литературных связей. Так, весьма интересным представляется статья, посвященная духовной близости воззрений Ахмада Дониша и Мирзо Фатали Ахундова, живших в разных исторических условиях, но одинаково нещадно бичевавших пороки своего общества.

Далее мне хочется поведать историю, не раз слышанную мною от писателей старшего поколения, которая связана с Рахимом Хошимом и другим видным литературоведом и педагогом Шарифджоном Хусейнзода. Сегодня, наверное, не все знают, что в 1937 году, во времена политических репрессий, Рахим Хошим по ложному навету был в первый раз осужден, в общей сложности в ссылке, на лесоповалах провел 14 лет. Его, чьи мысли были полностью поглощены научными изысканиями и просветительской работой, обвинили в том, что он является иранским шпионом, и, что самое абсурдное, он собирается подорвать один ветхий деревянный пешеходный мост. Вероятно, роковую роль в этом сыграло то, что отец Рахима Хошима — Мамед Хошим, интеллигентный человек, был выходцем из иранского Азербайджана, по делам приехал в Самарканд и навсегда осел в полюбившемся городе семи ветров, где и родился Рахим. Может, поэтому Рахим Хошим на всю жизнь сохранил любовь к азербайджанским песням и музыке, особенно к мугамам. Так или иначе, судьбы свершился приговор. Но эта горькая участь не обошла и других передовых, образованных людей тех лет – Гани Абдулло, Али Хуша, Туракула Зухни, Вадуда Махмуди, Саидризо Ализода. Последний, один из первых переводчиков классиков мировой литературы на таджикский язык, причем не только с русского, но и французского и английского, публицист и общественный деятель, умер в заточении от туберкулеза во Владимирской тюрьме, а спустя много лет, в 1997 году, его прах был перезахоронен усилиями внука Фархода Ализода в Самарканде, на кладбище «Панджоб». «В поисках документов, касающихся моего деда, – напишет потом Фарход Ализода, – я встречался с оставшимися в живых бывшими работниками Владимирской тюрьмы. Оказалось, что перед смертью дед сказал тюремному врачу: «В своей жизни я не обидел даже муравья. Напротив, я думал только о просвещении народа. Прошу вас, установите какой-нибудь опознавательный знак на моей могиле. Наступит время, мои потомки узнают правду обо мне и навестят меня». Так оно и случилось. Его именем названы улица, школа, где установлен бронзовый бюст. Конечно же, увековечения достоин и Рахим Хошим.

Наверняка тюрьмы не миновал бы и С. Айни, если бы не заступничество Абулькасима Лахути, который пользовался большим авторитетом перед высшим руководством СССР и даже благосклонностью самого Сталина. По утверждению профессора Абдунаби Сатторзода, ученика Шарифджона Хусейнзода, гонения на интеллигенцию происходили целенаправленно, репрессиям подвергались лучшие, те, кто сеял разумное, доброе, светлое.

Но что потом многих, знавших Рахима Хошима, удивляло, так это то, что, пройдя через все ужасы застенков, побоев, допросов с пристрастием и тяготы каторжной жизни, которые сам Иов не вынес бы, этот невысокого роста и даже тщедушного вида человек не очерствел душой, остался таким же мягким, добрым и отзывчивым, никогда не сетовал на жизнь, которая так жестоко обошлась с ним. Как тут не вспомнить слова Николая Семеновича Тихонова:

Гвозди бы делать из этих людей,

    Крепче бы не было в мире гвоздей!

Однако, выйдя после стольких лет мытарств на долгожданную свободу, Рахим Хошим заметил, что многие его друзья и знакомые стали сторониться его, обходить, а при встречах на улице стыдливо отворачивались или прятали глаза, дабы, упаси Бог, их не уличили в  связях с «врагом народа», пусть и отбывшим наказание. Времена были такие, и понимавший всё Рахим Хошим ни на кого не обижался, смиренно неся свой крест. Однажды на железнодорожном вокзале он лицом к лицу столкнулся со своим давним приятелем Шарифджоном Хусейнзода, который, к слову, в молодости учился в Бакинском педагогическом училище и нередко беседовал с Рахимом Хошимом на его родном азербайджанском языке, чем доставлял ему удовольствие. Но всё это было в прошлом, и поэтому всегда тактичный Рахим Хошим опустил очи, грешным делом полагая, что и Шарифджон Хусейнзода сделает вид, что не узнаёт бывшего «политзаключенного». Но вопреки его ожиданию Шарифджон Хусейнзода, широко раскрыв объятия, с ликующим голосом воскликнул:

– О, Рахимджан, какое счастье, что я встретил тебя, я был несказанно рад, узнав о твоём возвращении.

Тронутый до глубины души этими искренними словами, Рахим Хошим тихо сказал:

– Шарифджон, многие считают недостойным, даже презренным для себя здороваться со мной. Хотя приветствие — это веление Божье. Прости, но я думал, что и ты пройдёшь мимо.

– Как ты мог подумать такое? – положив руку на плечо друга, ответил Шарифджон Хусейнзода. – Я не принадлежу к числу тех, о ком ты говоришь. Мы были друзьями и навсегда останемся ими. И потом, я никогда не сомневался в твоей невиновности. А теперь, когда ты вернулся из заключения, считай, что ты реабилитирован и чист перед всеми. Никогда не падай духом, дружище, мы всегда с тобой.

На глазах Рахима Хошима появились слёзы. Видя это, Шарифджон Хусейнзода, не снимая руку с плеча приятеля, добавил просто:

– Вспомни слова Саади: «Друг — это тот, кто руку в беде другу протянет и на помощь придёт».

Эти два благородных человека до конца остались верными друзьями и товарищами.

Здесь уместно напомнить, что в годы пребывания в заключении своего ученика и помощника, его семье, несмотря ни на что,  постоянное внимание и поддержку оказывал С. Айни, о чём с благодарностью всегда говорил Рахим Хошим. Кандидат филологических наук Абдурахмон Абдуманнонов, не один год проработавший вместе с Рахимом Хошимом в Институте языка и литературы имени Рудаки, в своей статье, посвященной ученому по случаю его 110-летия, приводит такой поучительный факт. Когда Рахима Хошима арестовали вторично, над его женой, Фаиной Борисовной Брауде, занимавшей небольшую должность в библиотеке Самаркандского университета, нависла угроза увольнения. Примерно тогда же руководство университета пригласило устода С. Айни для встречи со студентами. Он приехал на персональном автомобиле, выделенном ему по инициативе тогдашнего руководителя Таджикистана Бободжона Гафурова. Сидя в президиуме собрания, устод заприметил, что в зале присутствуют и Фаина Борисовна с дочкой. После собрания устод нарочито замедлил шаг и дождался, когда Фаина Борисовна с дочкой выйдут. Он тепло поздоровался с ними, расспросил о житье-бытье. Затем устод велел своему шофёру сначала довезти до дома Фаину Борисовну с дочкой, потом вернуться за ним. Видя такое отношение устода к семье своего репрессированного ученика, руководство университета оставило его супругу в покое, преданная и терпеливая Фаина Борисовна ещё не один год работала в библиотеке.

На вечере памяти Народный поэт Таджикистана Низом Косим рассказал одну удивительную историю, услышанную им от Рахима Хошима, который с большой охотой общался с молодыми писателями. Переписка политических заключенных с семьями была запрещена или разрешалась в полгода один раз. И тогда заключенные, чей тяжелый труд использовался в условиях холодного климата, нашли редкий способ передачи родным и близким сведений о том, что они живы. Измученные люди на срубленных ими бревнах, которые потом транспортировались методом лесосплава, писали свои имена и фамилии. Рахим Хошим тоже решил воспользоваться этой необычной почтой. Он вложил в небольшое дупло крепко перетянутый жгутом целлофановый сверточек, в котором находилось несколько стихотворений, написанных Рахимом Хошимом в неволе. Они были написаны на арабской графике, на которой обычно, как и устод Айни, писал автор. Но следующая запись, приложенная к письму, была написана уже на кириллице. В ней говорилось: «Неизвестному другу, который обнаружит это мое послание жене и детям! Прошу войти в мое положение и отправить по адресу…» Мы, к сожалению, теперь никогда не узнаем, кто тот совестливый и сердобольный человек, обнаруживший это послание и отправивший по указанному адресу. Невероятно, но заветное письмо пришло к изумленной Фаине Борисовне в Сталинабад, где она тогда жила.

Я вспомнил, что нечто похожее уже видел в известном фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние». По утверждению именитого режиссера, эпизод с бревнами-передатчиками имеет реальные корни: «В Чохатори пришел из Сибири поезд с бревнами. На них оказались надписи на грузинском языке. Говорят, что некоторые находили имена своих родных — политических заключенных. Эта история настолько врезалась в память, что я должен был воспроизвести её в фильме».

Вполне возможно, что авторы надписей на грузинском языке были товарищами Рахима Хошима по несчастью. Вот так порой совпадают или даже переплетаются человеческие судьбы и жизненные пути.

                                                                Мансур СУРУШ,
лауреат литературной премии
имени С. Айни Союза писателей Таджикистана